Эльга:
Доигралась?! Хотелось почувствовать себя этакой героиней, спасительницей мира. Это, дорогуша, только в рыцарских романах все торжественно, бело и пушисто. А на самом деле - грязь, кровь и сопли веером. Сопли, правда, пока только мои. А вот кровь и грязь - чужие. Меня снова передернуло от отвращения. Оказалось, что к такой ответственности я совершенно не готова. Там, в моем таком далеком сейчас мире о смерти я слышала только из TV-программ. А кровь была только результатом порезанного на кухне пальца. Зато в этом мире телевидения не было. А вот всего прочего - в избытке. Было ли мне страшно? Нет, как ни странно, страшно не было. Было… было больно видеть чужую боль. «Наверное, я не приспособлена управлять», - с горечью подумалось мне. И еще, я снова чувствовала себя совершенно разбитой. Хотелось только одного - добраться до отведенных мне комнат и попытаться заснуть. Даже голода я не чувствовала. Наоборот - в горле стоял ком, и вряд ли мне удастся что-то в себя пропихнуть. Обратный путь показался мне очень долгим, но наконец, после очередного поворота мы вышли в знакомый коридор. Призрак отдыха обрел реальные формы. Марк вежливо открыл передо мной двери. Ха! Призрак отдыха печально вздохнул и помахал ладошкой, прощаясь до лучших времен. В кресле у камина сидел Артур, на журнальном столике перед ним лежала стопка документов. При нашем появлении Артур встал и сдержано поклонился.
- Нужно разобрать документы, госпожа. Я выбрал те, что не терпят отлагательств.
Я только вздохнула: назвался груздем - лезь в тарелку.
- А подписывать надо?
- Конечно. Как обещал, я принес образцы подписи императрицы. Вы потренируетесь и все подпишете. Но сначала - примите решения.
- Угу! Прям счас! Усе брошу и приму. Я ж по-вашему читать не умею, олухи!
Артур сдержано и недоверчиво приподнял левую бровь.
- Ну хорошо, хорошо! Сейчас возьму эти бумажки и убеждюсь… фу ты, убежусь? А, ладно!
Хм, забавно… Или тут по-русски, или я не я. Или еще что-то? Я сделала вид, что до этого просто неудачно пошутила и занялась изучением бумаготворчества. Наконец, минут через тридцать сосредоточенного сопения мне стало понятно, что ничего не понятно. Придется признаваться в своей полной некомпетентности как главы данного государства. Я постаралась незаметненько оценить обстановку. Артур, сидя в кресле напротив, откровенно скучал. А Марк, расположившись на стуле у дверей, наоборот - внимательно за мной следил. Разумеется, он прекрасно оценил размер моих затруднений, но отчего-то не спешил вмешиваться. Видимо, культура общения не позволяла. Ну и к кому кидаться за помощью?! К Артуру не очень хочется, я ведь прекрасно знаю, как он ко мне относится. И то, что вернулась его дочь, в сущности, ничего не меняет. К Марку… тоже как-то не хочется. После жуткой сцены в подвале мое мнение о нем трудно было назвать однозначным. Да, он всегда принимал мою сторону, да, он защищал меня при нападении. Да и от самой себя защищал. Но то, как хладнокровно он применил пытки к своему товарищу… Просто потому, что считал это правильным. И как его воспринимать? Кто же он - жертва, палач? Кажется, я его теперь боюсь даже больше, чем открыто недолюбливающего меня Артура. Значит, лучше обратиться к понятному мне человеку, чем к темной лошадке. И я со вздохом посмотрела на Артура.
- Уважаемый!
Он вздрогнул, словно не ожидал увидеть меня в соседнем кресле.
- Я хотела бы уточнить ряд неясных мне деталей.
- Разумеется, госпожа.
- Вот эта бумажка отдает часть земель другому государству. А зачем?
- Эта договоренность позволяет беспошлинно использовать южный торговый путь, проходящий именно через Сурим.
- Экономическая выгода просчитана? Если да, то почему к документам не прилагаются итоговые расчеты? Без расчетов я его не подпишу. Повторно со всеми выкладками представьте его завтра.
Артур, не возражая, принял смущавшую меня бумаженцию.
- Далее, этот документ, если я верно поняла, вносит поправки в законодательство. Меня не устраивает его содержание: « В пункте 5 статьи 7 параграф 10 заменить слова… на слова…». Очень содержательно! Кто готовил поправки?
- Малый Императорский Совет, госпожа.
- Отлично. Передайте «это» обратно в Малый Совет и объясните господам «советчикам», что ежели они вносят законодательные поправки, то пусть прилагают сопроводительное письмо, в котором объясняют понятным языком их необходимость и целесообразность. На доработку.
Артур, едва слышно хмыкнув, принял второй документ. Так я придралась еще к кучке бумажулек, оставив самые «вопиющие» напоследок.
- И, наконец, вот это - что?
- Позвольте взглянуть, госпожа.
Артур взял протянутые три листа, мельком их просмотрел и положил передо мной.
- Указы о смертной казни.
- Спасибо, - язвительно сообщила я.- Это я уже прочла, как и имена и должности казнимых. Вот только формулировка мне не понятна. Что значит «за измену»? За измену кому? Жене? Гастрономическим пристрастиям?
Артур явно был обескуражен.
- Но это стандартная формулировка!
- Кто проводил дознание?
- Члены Малого Императорского Совета. Это ведь высокородные господа, их допрос не дело службы безопасности.
- Опять этот Совет! Откуда, скажи на милость, я могу знать, что они просто-напросто не устраняют чем-то насоливших им соседей?
- Не могу ответить на Ваш вопрос, госпожа, - сухо сказал Артур.
- А я смогу, - внезапно подал голос Марк. Я внимательно посмотрела на него, ожидая объяснений.
- Эти люди, госпожа, нарушали и неоднократно «Установление о рабстве». По данным моей службы вот этот и этот (он отложил в сторону два приказа) скрывали беглых рабов и оказывали помощь в переправке их через границу, снабжая продовольствием и средством передвижения.
- А третий?
- О, это особый случай, госпожа, - Марк чуть лукаво усмехнулся. - Этот третий публично с помощью кирки расшиб в мраморное крошево статую Вашего Величества, установленную на Площади Солнцестояния в честь Вашего последнего дня рождения.
- Хм… и чем он объяснил свой поступок?
- Он… сказал, что «она была слишком похожа на оригинал»!
Я от души рассмеялась.
- Забавный парень этот «изменник». Честное слово - хотела бы с ним пообщаться за чашечкой чая!
Марк улыбался, а Артур чуть снисходительно покачивал головой.
- И что - за это нужно лишать людей жизни? - удивилась я.
- Не всегда, - ответил Артур. - Еще их можно лишить свободы.
Я задумчиво посмотрела на него. Что-то я не понимаю этого типа…
- А как ты думаешь, Артур, что милосерднее - лишить жизни или лишить свободы?
- Жизни! - не раздумывая, ответил он.
- Нет, мой драгоценный, печально улыбнулась я, - ты не прав.
Он упрямо вздернул подбородок. А я продолжила.
- Лишить человека жизни - очень просто - чик - и нет головы. А лишить свободы - вообще невозможно. Свобода внутри каждого из нас. Ты можешь запереть человека в подвале, но запрешь лишь его оболочку. Ты можешь поставить на его теле клеймо раба, но он все равно будет свободен. Только когда сам человек скажет себе, что он подчинен кому-то или чему-то - только тогда он лишится свободы. Так что отнять (я подчеркнула это слово голосом) свободу у человека невозможно в принципе. Можно только лишить жизни. Значит, лишать жизни - совсем не милосердно, потому что безальтернативно.
Артур уже не раздувал ноздри, как сицилийский бык на арене, а слушал меня очень внимательно. Да и Марк выглядел серьезным и сосредоточенным.
- Вот ты, Артур, не смотря на клеймо - по-прежнему свободен. В тебе кипит противоречие и несогласие. И это хорошо. И ты, Марк, вовсе не производишь впечатления покорного жизни экземпляра. Для этого ты слишком умен.
Он сдержано улыбнулся в ответ. Странная у него была улыбка: губы растягивались в карикатурном подобии веселья, а глаза оставались цепкими и серьезными.
- Я много читал, госпожа, - ответил он.
- Возможно, - согласилась я. Развивать эту тему вдруг отчего-то показалось мне опасным. - Так что же нам делать с этими тремя?
- Не нам, а Вам, avanta-mou, - странно отозвался Марк. Артур бросил на него удивленный взгляд, но не стал ничего спрашивать. Я тоже не заострила внимания на последних словах, спрошу как-нибудь потом.
- Знаешь, мне совсем не хочется идти на поводу у Малого Совета. Но, с другой стороны, не хочется ставить этим людям рабское клеймо. Как я понимаю, другого выхода из этой ситуации нет?
Артур недоуменно пожал плечами и ответил:
- Если бы я его знал, подсказал бы, госпожа. С доном Лораном я был хорошо знаком… в прошлой жизни. Он достойный человек, и я не желаю ему ни смерти, ни судьбы раба, - на последних словах он горько усмехнулся.
- Принято! - согласилась я. - Твое мнение важно для меня, Артур. Поэтому я не стану ни казнить этих людей, ни делать рабами. Тем более, что есть другой выход!
Оба мужчины удивленно смотрели на меня, ожидая объяснений. Удивленно. Но не одинаково: Артур - удивленно-недоверчиво, а Марк - удивленно и с надеждой. Странно… а должно бы быть наоборот.
- Вот этот - последний документ, - потрясла я бумажкой в воздухе, - он нам говорит о чем? О том, что грядет праздник. Если я не ошибаюсь, через две недели.
- Да, верно, госпожа.
- А в моем мире (при этих словах и Марк и Артур дали ясно понять, что по-прежнему не очень-то верят, что именно тот мир мой) принято во время больших праздников объявлять амнистию!
И я победно посмотрела на мужчин. Как-то они вяленько прореагировали. А если точнее - никак.
- Ну, амнистию! - пояснила я. - Это когда в честь праздника отменяют наказания преступникам, чьи действия не опасны для общества.
Марк радостно блеснул глазами. Вот теперь была обратная картина - лицо серьезное, а глаза смеются! Артур сдержано улыбнулся и сказал:
- А что? Это вполне может сработать. Нужно только состряпать соответствующий указ.
И наша троица совершенно позабыв, кто из нас Императрица, кто начальник службы безопасности, а кто опальный царедворец сгрудилась над столом, живо обсуждая будущий документ.

Ян:
Я не хотел! Видит Солнце, я совсем не хотел, чтобы так все получилось. Хотя и предполагал, что на госпожу будет нападение! Я просто не смог противостоять ему. Любому другому, но не ему - своему первому господину, владельцу школы рабов. Слишком глубоко впечатались в память и в тело те несколько лет, проведенных в его власти. Именно тогда я начал бояться боли, бояться до потери воли и контроля над собой. Поэтому, когда он властным окриком остановил меня в коридоре дворца, ноги сами согнулись в коленях, а сердце упало в желудок и свернулось тугим комком.
- Куда собирается Императрица?
Я молчал, что-то подсказывало мне, что надо молчать, но резкий удар трости по щеке заставил вздрогнуть от тошнотворного страха перед этим человеком.
- Не слышу, тварь!
И я сказал, сказал, ощущая себя хуже, чем тварью… А потом сидел в своей комнате и ждал. Просто ждал, когда за мной придут. Оправданий нет , да и не может быть. Я просто готовился к смерти и понимал, что она не будет ни легкой, ни быстрой. Это не свойственно госпоже. И еще молился, чтобы с ней и теми, кто ее сопровождает, все было хорошо. Когда Рик пришел за мной, я почувствовал странное облегчение. Теперь уже ясно, что все обошлось. Если бы что-то случилось с ней, никто из сопровождения не вернулся бы живым.
В допросной никого не было, Императрица и Марк в сопровождении охраны пришли с небольшим опозданием. И я мог потратить это время на то, чтобы подготовить себя к казни. Конечно, смешно думать, что смогу все выдержать достойно. Не с моим счастьем. Но и несколько драгоценных минут до того, как я перестану быть человеком, тоже дорогого стоят. Марк смотрит оценивающе. Конечно, ему просто нужно знать, зачем я это сделал. Но что мне ему ответить? Извини, Марк, я испугался. Я - трус! При ней? Нет, этого я точно сказать не смогу. И врать не хочу. Лучше промолчать. Думаю, к этому я готов. Все же меня передергивает от холода стальных браслетов и ледяного плетения решетки. Надеюсь, не заметно для госпожи. Я не ошибся в Марке, ошибся только в вопросе. Что мне пообещали?! О Боги! НИЧЕГО! Мне снова нечего ему сказать… Горько от сознания своей беспомощности. Что ж, за все нужно платить. И за страх, и за трусость… и за предательство тех, кто тебе дорог. Я готов заплатить сполна. А Марк - не готов. Малый круг?... Эх, друг, лучше бы ты сразу начал с Высокого. Тогда все быстрее бы закончилось - и для меня, и для всех. Но я смиряюсь. Я же знал, что быстро не будет. На самом деле страшно лишь ожидание боли, поэтому, когда первые удары обжигают кожу, мне уже не страшно. Мне все равно. Только боль и шум в ушах. Стараюсь сосредоточиться на биении своего сердца, но все равно получается плохо. Чтобы не кричать, сжимаю зубы, кажется, прокусывая губу. Боль резкая и острая, и я не чувствую ничего, кроме нее. И почти ничего не слышу. Тем неожиданнее, что они останавливаются. Очень быстро. Что произошло?
- Отпустите его!
Императрица, моя госпожа… видимо, ее не устраивает такой разворот событий. Страшно? Да. Страшно. Слишком хорошо я знаю, на что способна ее фантазия. Я встаю на колени и с замиранием сердца жду ее решения. Тем неожиданнее оно звучит.
- Отпустите его… И еще, Ян - я не хочу больше тебя видеть.
Ее слова все еще звучат в моих ушах… Я почти ничего не вижу вокруг, глаза застилают слезы. О, Солнце! За что?! Я же готов был умереть. Лучше бы я умер. Оказывается, самое страшное - это вовсе не боль. Самое страшное - когда ты никому не нужен. Совсем никому - ни друзьям, ни женщине, которую любишь. Самое страшное - это одиночество. Я не помню, как дошел в свою комнату. Впрочем, она недолго будет оставаться моей. Нужно куда-то перебираться. Но все завтра, завтра. Сегодня я ничего не могу и не хочу делать. Мне очень плохо и больно. Причем эта боль внутри меня, от нее невозможно избавиться. Как много хотел я сказать своей госпоже. Моей любимой. Как много… Все как-то не решался, все не находил то времени, то нужных слов. Теперь уже никогда не смогу… Страшное слово «никогда»… Она сказала - мой поступок на суде моей совести? Хорошее решение - избавить от физических пыток и заменить их моральными. Да, это так на нее похоже, она всегда умела находить самое болезненное решение. И сейчас нашла. На мой суд. Мой собственный. Значит, судьей и палачом придется стать самому. Чего я заслуживаю? О… если быть справедливым, то жизни, вот такой - с разрывающей сердце болью. Изо дня в день слыша в памяти слова: «я больше не хочу тебя видеть». Но я для этого слишком слаб. Я приговорю себя к смерти, и в меру своих возможностей приведу приговор в исполнение. Но завтра, все завтра. А сегодня я буду вспоминать все то хорошее, что было в моей глупой, бездарной и такой короткой жизни.
Улыбаясь, наливаю в бокал вино и разглядываю его на свет. Оно такое же рубиновое и чуть маслянистое, как в том самом первом бокале, который я подал Эле. Как давно это было… Она и тогда уже была ослепительно хороша. Еще совсем юная девушка с забавными ямочками на щеках. Они возникали неожиданно, когда она улыбалась. Тогда ее улыбка совсем не содержала язвительности и была просто улыбкой юной девушки, которая готова любить весь мир и надеется, что мир тоже рад ее видеть. А я… о… я был совершенно нескладным, худым от вечного недоедания и пугающимся собственной тени. Хозяин приказал передать всем рабам, что будущая Императрица должна остаться довольной, иначе наше отродье будет очень сожалеть о своем появлении на свете. И все мы очень старались, потому что понимали, что для хозяина это не простая угроза и не обычный визит. При нас он не стеснялся рассуждать о своих планах. Конечно, разве люди стесняются, скажем, шкафа или привычной собаки? Для хозяина мы все были такими же привычными предметами обстановки. И для нас не было секретом, что он считает себя достаточно привлекательной партией для юной принцессы. Собственно, для того и были организованны различные встречи с наследницей, пусть привыкает к будущему мужу. Тогда хозяин был самим очарованием, рассказывал что-то забавное, правда, лишь с его точки зрения. Принцессе не очень нравился его прямолинейный юмор, и было заметно, что она улыбается скорее из вежливости и хорошего воспитания. Но вот он - ничего не замечал. Я подавал бокал дорогого вина «Сердце рубина», когда он рассмеялся и неожиданно выпрямил под столом ногу, попав мне по стопе. От неожиданности я дернул рукой и несколько глотков тягучего вина пролились на атласное, с дорогой ручной вышивкой платье, быстро расползаясь уродливыми кровавыми пятнами. Я даже не успел осознать, что произошло, когда страшный удар сбил меня с ног, над головой раздалось разъяренное рычание хозяина и хриплое, брошенное сквозь зубы - «убью паскудника!» Удары подкованных сапог сразу же сломали несколько ребер справа, носок сапога уверенно вошел в солнечное сплетение и воздух перестал поступать в легкие. Я мог только хрипеть и стараться свернуться клубком, подставляя разъяренному хозяину спину.
- Перестаньте, прекратите, я приказываю! Да вы же убьете его!
И легкие чуть прохладные ладони подхватили мою тяжелую голову, поднося к губам тот самый бокал, содержимое которого стоит дороже, чем моя жизнь, заставляя сделать несколько глотков. Она была добра и искренне возмущалась тяжестью понесенного мной наказания. Чтобы как-то загладить удручающее впечатление от происшествия, хозяин просто подарил ей меня. Конечно, это повлекло смену клейма, потом долгое почти двухнедельное выздоровление… Но оно стоило того. Юная госпожа стала госпожой моего сердца. Усмехаюсь печально… Выходит, что даже самые светлые мои воспоминания вовсе не такие уж светлые? Что же мне ей сказать? Нужно оставить что-то самое важное, чтобы она знала, как я сожалею о том, что сделал. И чтобы поняла, как я ее люблю. Она не хочет меня видеть - не надо. Но я точно знаю, что ей обязательно передадут мое последнее письмо. И сами собой на бумагу ложатся строки…

Какие нелепые мысли,
Какие пустые слова...
Все кончено...
В мире повисли
Несделанные дела.

И странно сжимают сердце
Глухие удары кровИ,
Все кончено...
Тихо стучится острою болью в виски...

Нелепо было надеяться
Ненужно было любить,
И безразличное время
Поможет меня забыть.

А я не держу обиды,
Я отпускаю боль,
Если любви не стало,
Другого ты не неволь.

Если она разбилась,
Сломались оба крыла,
Значит, не очень сильной
Эта любовь была...

Вроде бы все верно. Вот только чего-то не хватает… Вот пожалуй чего. И я продолжаю:

Меня не страшат ни метели, ни вьюга
Всё это снаружи, а в сердце огонь.
Он согревает теплом мою душу
Только, тихонько, любить мне позволь

Мозг разрывают фонтаны эмоций
Пульс, словно белка внутри колеса…
Только твой образ даёт остановку
Только лишь с ним есть покой для меня

Но ты не думай, я не претендую
Ни на любовь, ни на что-то еще
И не найти мне другую такую.
Просто любить мне позволь, вот и всё.

Пожалуйста, прости и забудь.

И ставлю свою подпись в конце, хотя это и не обязательно. Она и так поймет, от кого это. Подпись - всего лишь сила привычки. Теперь все верно, я сумел передать и свое сожаление, и боль, и любовь. Больше мне добавить нечего. Оставляю сложенный лист на журнальном столике и ложусь спать. Я уже знаю, что сделаю завтра. Последняя ночь, последний отдых перед «дальней дорогой», последние стихи…

Опубликовано: 11.02.2015 / просмотров: 1304