...Бонни прислушивался, пока я вскрывала коробку с девайсами и разглядывала содержимое. Сказать по правде, с большинством я была знакома только теоретически, так что Бонни предстоит поработать подопытной мышкой. Интересно, он сам в курсе, что принес? И готов к использованию всего этого?! Вот же больной ублюдок…
Мысль о больном ублюдке и вибраторе отозвалась горячей волной внизу живота и всякими смутно-горячими желаниями. Кажется, кто-то тут – испорченная девчонка.
Первым я взяла хлыст. С ним обращаться умею, спасибо папиному ковбойскому воспитанию и игре в индейцев.
– Встань, – скомандовала Бонни и вручила ему коробку. – Отнеси в комнату.
Он молча кивнул и, поднявшись, безошибочно направился в нужную сторону. Не знала бы, ни за что не догадалась, что у него глаза завязаны: шел ровно и уверенно, на углы не натыкался. Только войдя в комнату, замедлил шаг, не зная – куда дальше.
Я направила его легким ударом хлыста. Он едва заметно вздрогнул и послушно изменил направление. А мне стало весело: можно поиграть в лошадку, как в детстве! Правда, жеребец будет посерьезнее, чем Антошка. И злее. И… похоже, на этой огромной кровати Бонни будет смотреться просто великолепно. Особенно если приковать к изголовью.
– Поставь. – В подтверждение приказа я огладила его спину хлыстом, и снова он отреагировал едва заметной дрожью. – Ты готов использовать все это?
– Я сам это собирал, мадонна, – не оборачиваясь.
И снова вызова в голосе больше, чем покорности, и он отдается во мне злостью, драйвом и желанием… Рука сжала хлыст, в горле пересохло. Так ярко представилось, как Бонни укладывает в коробку плеть с гладкой рукояткой в форме члена, проводит по ней нервными сильными пальцами, что я на секунду забыла, как дышать.
Дикость, бред – тиран Джеральд хочет, чтобы его выпороли и отымели. Но ведь хочет!
Оказывается, как иногда совпадают наши мечты!
– Дай мне руки.
Меня поджидал еще один сюрприз. Маленький и очень, очень горячий.
Его напульсники. Те же самые, или очень похожие, что он носит постоянно – из состаренной черной кожи, с клепками, какими-то бляшками, колечками и… карабинами. Удобно скреплять друг с другом или с цепочкой, которая лежит в коробке.
Мистер Бонни Джеральд носит это на работе?! Как мало я о нем знаю!
Но сегодня такой прекрасный повод узнать его поближе и с совсем другой стороны…
Для начала я почти повторила сцену из собственного сна. Правда, не сразу нашла, как пристегнуть к столбикам наручи. Подсказал Бонни (нет, мне не интересно, с кем он был здесь раньше!) все с той же затаенной усмешкой: оказывается, в гнезде порока и разврата имеется пуль управления. Светом, шторами, музыкой и черт знает чем еще. В частности, по столбикам ездят стальные колечки, к которым можно что-нибудь (или кого-нибудь) прикрепить, и пульт регулирует высоту. А мозаичное панно напротив столбиков убирается в стену и открывает ростовое зеркало.
Музыку я тоже включила. Танго из «Мистера и миссис Смит» – люблю эту группу.
Бонни тоже оценил. Настороженности в улыбке стало меньше, предвкушения – больше. А смирения, или чего там положено сабам, по-прежнему ни на грош. И бог с ним. Зато как он откликался на прикосновения! Словно запрещая себе, ластился к моим ладоням, прикусывал губу – чтобы не стонать? А я всего-то гладила его плечи и грудь… не могла удержаться. Мне так давно этого хотелось! Рассмотреть, потрогать его всего, ощутить биение пульса и ритм дыхания, мягкость волосков на руках и животе. Грудь у него была идеально гладкой, только от пупка вниз спускалась дорожка… когда я провела по ней, Бонни откинул голову и мучительно тихо простонал:
– Мадонна… пожалуйста…
Сладко до головокружения! И хорошо, что он привязан, потому что больше всего мне хочется потянуть его на себя, опуститься на пол и… И это – от одних только прикосновений? Я его даже не поцеловала еще!
Кажется, кто-то тут немножко сходит с ума. Так. Дышим глубоко и размеренно, никуда не торопимся. Он мой на всю ночь.
Я глянула в зеркало – в собственные горящие, как у ночной кошки, глаза, раскрасневшиеся щеки, припухшие губы. Вид немножко безумный, но мне идет. И Бонни, привязанный к столбикам и выгибающийся под моими руками, мне тоже идет. Вот прямо мой фасон и размер!
Обхватив ладонью его член, я легонько сжала. Бонни выдохнул со стоном и потерся о меня спиной, бесстыдно выпрашивая ласку. Это было так странно и так красиво! Я ласкала его и, как завороженная, смотрела в зеркало, ловила каждый его вздох, каждое движение. И, нащупав сосок, резко ущипнула.
Дрожь, короткий выдох, член в моей ладони напрягся сильнее.
– Ты любишь боль? – выдохнула ему в шею.
– Все, что ты делаешь со мной, мадонна.
Я невольно засмеялась. Не потому что он сказал что-то смешное, нет. Просто так, от переполняющих эмоций. Засмеялась и прикусила его плечо. Для этого мне пришлось подняться на цыпочки.
– Мой Бонни.
– Твой.
Он толкнулся мне в ладонь, по губам скользнула такая знакомая кривая усмешка. Только на этот раз в вызове слышалась просьба, а в провокации сквозила беззащитность.
Я прижалась к нему со спины, потерлась всем телом, продолжая ласкать всюду, куда только доставали руки – и впитывая его жар, его запах… похоже, мои эротические сны теперь будут пахнуть «Кензо».
Очень кстати я вспомнила про сны. А то немножко увлеклась аперитивом и забыла про основное блюдо. Я же хотела узнать о Бонни как можно больше? Вот сейчас и узнаю.
Стоило мне отдалиться на сантиметр, как он замер, всем телом выражая вопрос и жажду продолжения. Я мимолетно восхитилась его пластикой – как ему удается, почти не шевелясь и не произнося ни слова, сказать так много? Талант, однако.
Под хлыстом пластика стала еще выразительнее. Или я стала лучше его понимать. Не суть. Но ему это так явно нравилось… Особенно острой была реакция, когда я нежно провела хлыстом между его ягодиц – он застонал, вцепился пальцами в столбики и прикусил губу. «Еще!» – ему не надо было произносить этого вслух, я и так видела. Чувствовала. И я приласкала его еще, а потом ударила, слушая его отклик, как музыку. Бонни так наслаждался игрой, что у меня сносило крышу – от упоения собственной властью, и от его реакции, и от красоты его тела… и от стыда. Но стыд я быстро засунула в самый дальний угол. Подумаю об этом завтра. А сейчас – мне хорошо. Я, наконец, делаю то, чего хотела и в чем не решалась себе признаться. И сейчас я свободна! Я – свободна!..
Это ощущение вольного полета вдруг стало самым важным и прекрасным на свете, и я, зажмурившись и уронив хлыст, раскинула руки, закружилась на месте… были б крылья – взлетела!..
Очнулась я, когда закончилась песня и наступило мгновение тишины. Очнулась, глянула на Бонни – он чему-то улыбался, откинувшись назад, словно в гамаке (надо быть танцором, чтобы умудриться расслабиться в такой неудобной позе) и мне упорно казалось, что он меня видит. И что он меня понимает.
Два больных ублюдка? Возможно. Плевать. Он безумно красив, и сейчас совсем не похож на гения с мерзким характером. Словно моложе стал. Открытый, беззащитный, настороженный… ну да. Он же не видит, что я делаю. Только слышит. И странные же картины ему рисуются, наверное!
От этой мысли я снова засмеялась. Тихо, чтобы не спугнуть это странное волшебное чувство понимания, почти родства двух немножко чокнутых и очень скромных гениев.
А Бонни на мой смех вопросительно обернулся, словно хотел позвать обратно. Ближе.
Мне хотелось того же. Наверное, это и есть – взаимопонимание? Вот такое странное, сумасшедшее и ненормальное. Мне нравится. А еще мне нравилось его касаться. Изучать. К черту хлыст, успеется еще, я хочу трогать его руками, и губами, и всем телом! К черту халат, он только мешается! Хочу – кожа к коже…
Сбросив халат на пол, я прижалась к нему, на этот раз спереди, потерлась щекой о плечо, лизнула – соленый. И пульс его стучит, как взбесившийся дятел, быстро
и громко, отдается во мне – мое сердце бухает в груди, в висках, заглушает последние слабые писки рассудка… или предрассудков? К чертям и то, и другое! Бонни – мой, весь мой… трется об меня, целует, рвется из пут…