Утром, когда я принимала ванну, он взялся прислуживать. Я никому не позволяла мне помогать во время водных процедур. Это, оказывается, удивительная уязвимость - когда ты обнажена и заперта в объятьях воды с лепестками роз и маслом фиалки. После обряда мне было мерзко от одной мысли, что кто-то увидит меня раздетой, беззащитной - снова. И на мальчишку, уже одетого и даже умытого - когда успел-то, я вставала, он ещё дрых! - тоже сначала смотрела волком. И засмотрелась - он ловко управлялся с флакончиками-притираниями, а потом ненавязчиво сидел на коленях в углу, пока я отмокала.
Так что прогонять его не стала. Зачем - всё равно его присутствие не ощущалось, пока я волосы мыть не принялась. Вот тут взгляд будто плетью ожёг.
Он наверняка думал, что не вижу, и, когда я неожиданно обернулась и откинула мокрые волосы, не успел отвернуться.
Я подхватила его взгляд, не отпуская, заставляя смотреть, и медленно встала. Ванны хватило, чтобы закрыть меня до бёдер - я это знала, и меня трясло от страха и злости. Но вместо ругани, я только угрожающе просипела:
- Ну как я тебе? Нравлюсь?
Он мягко перетёк с коленей на ноги, выпрямился и, подойдя - не отводя взгляда, - подал мне полотенце.
- Да госпожа. Но вы мы замёрзнете. Позвольте мне...
Я ошеломлённо дала себя завернуть, и только потом, придя в себя, обиженно вздохнула:
- Угу. Очень тонкий намёк на то, что мне лучше никому себя не показывать.
Ловкие руки замерли на моих бёдрах, послав волну жара к лобку.
Он поднял голову, снова встречаясь со мной взглядом.
- Моя госпожа прекрасна.
Я застонала. Ну уж лгать-то мог бы и искусней!
- Всем хозяйкам так говорил?
Он опустил взгляд, укрытые полотенцем руки снова заскользили по моему телу.
- Не каждая была прекрасна.
Я хрипло выдохнула и, подчиняясь желанию, подалась назад - он перешёл с полотенцем мне за спину - и нашла губами его губы.
Де-э-э-эмоны! Меня пронзило в оргазме от одного лишь поцелуя. Я задыхалась и всё равно не могла оторваться.
Вот оно, оказывается - небо в алмазах!
А он во время поцелуя даже не выпустил полотенце. Поддержал меня, когда пошатнулась. И - чем удивил совершенно - вытащил из ванной на руках.
Я стояла, положив руки ему на плечи, опираясь. И боролась с диким, невозможным желанием, понимая, что ещё не время, я ещё не готова на... большее.
А он, словно читая мои мысли, не делал шага навстречу.
- А ты, оказывается, сильный, - выпалила я так тоненько и изумлённо, что он улыбнулся - быстро, но снова искренне.
Я отпрянула. Поскорее схватилась за одежду.
- Ты хотел в лес, да? Поедем сейчас. А то после обеда, - я бросила беглый взгляд в окно, - гроза будет.
Он тоже удивлённо покосился в окно - на небе не было ни облачко. Склонил голову.
- Как пожелает госпожа.
У меня впервые тогда мелькнуло: "А что желаешь ты?".

***

Я снова захватила корзинку для пикника, и мы завтракали (или всё-таки обедали?) на той же поляне в лесу. Молча.
Он явно вознамерился вести себя как образцовый раб и прислуживать при первой же возможности. Ожидаемо - если он действительно боялся возвращаться в свою школу на юге, как я пригрозила, то должен был сделать всё, чтобы я не захотела его отпускать.
Я уже не хотела. Мне нравилось смотреть, как танцуют его пальцы, пытаясь справиться с незнакомыми для него столовыми приборами, как ловко он разрезает мясо или шинкует на весу овощи - с ножом у него проблем не возникло. Ну, ножами, очевидно, и на юге пользуются. А вообще, забавно было подглядывать за его смущением - он явно пока не разбирался в наших застольных традициях, но очень хотел выглядеть красиво и уместно. Мне же нравился сам процесс его изучения вилки, например, я и пальцем не шевельнула, чтобы ему помочь. Зачем - так же интересней.
А вот кормить себя с вилочки не дала. Оно, может, и эротично, но глупо. И хватило одного моего сердитого взгляда, чтобы он это понял и красиво обыграл, чтобы отвлечь моё внимание. Но улыбался искренне-фальшиво (как у него получалось?).
И как у него получалось делать из еды целое представление?
После полудня небо начало сереть постепенно сгущающимися облаками, и мы торопливо засобирались домой. Скакали потом по лесу наперегонки с ветром и успели зайти внутрь до того, как первые капли упали на землю.
Весь остаток дня - удручающе дождливого я сидела за переводами в библиотеке, а Ален смотрел в окно там же, стоя на коленях и с живым интересом наблюдая за дождём. Неужели у них на юге и грозы другие?
Пару раз я ловила его взгляд, но делала вид, что не замечаю. А позже, уже вечером, когда ушла отдавать распоряжение насчёт ужина, поймала мальчишку, склонившегося над моим переводом.
- Что, тоже историей увлекаешься?
Он не вздрогнул - только поднял на меня серые блестящие глаза и фальшиво улыбнулся.
- Как пожелает моя госпожа.
Я выпустила ручку, и дверь с лёгким хлопком закрылась.
- Даже так? А если госпожа прикажет, - я подошла к нему почти вплотную, такому красивому в ореоле света от свечей на столе. - Прикажет тебе выбрать из этих книг, - я кивнула на шкафы, - то, что нравится именно тебе?
Он посмотрел на стеллажи. На меня, почти прижавшуюся к нему. И сказал, чуть нахмурившись:
- Простите, но я не понимаю, чего хочет моя госпожа.
Я схватила его за подбородок, заставляя смотреть только на меня. Мне так хотелось, демоны его забери!
- Осторожнее. Я не люблю повторять. И я хочу, чтобы ты выбрал книгу себе по вкусу. Раз уж ты умеешь читать. Мне не нравится, что ты сидишь и таращишься в окно, это раздражает, - тут я покривила душой, ничуть не раздражало. Но захотелось мне так сказать!
- Какую книгу я должен выбрать? - он не сделал попытки освободиться или отпрянуть.
- Которая тебе нравится, идиот, - прошипела я, начиная раздражаться.
Он моргнул - пушистые длинные ресницы бросили тень на скулы.
- Простите, госпожа. Но я не понимаю, чего вы хотите.
Да-да-да...
Я сжала его подбородок - наверняка следы от моих ногтей останутся.
- У тебя плохо с повиновением, мальчик? Я, конечно, не ваши учителя-палачи, но тоже кое-что могу. И поверь, если я сейчас рассержусь, тебе это очень, очень не понравится, - никакого отклика в глазах. Ни страха, ни желания исполнять приказ, ни презрения. Ничего.
Я грубо подтолкнула его к шкафу и прошипела на ухо:
- Когда вернусь, ты уже выберешь себе три книги. И попробуй только ослушаться!
А, идя, на кухню, рассматривала пальцы, которыми его касалась, и не могла отделаться от совершенно справедливой мысли: "Ну и зачем всё это?" У рабов нет пристрастий, нет любимых дел, нет любимых книг - это все знают. Особенно у таких вот уникальных, ценных рабов. Рабы не люди, у них нет свободы выбора. Зачем мне хочется видеть его человеком?
И отлично понимала, что когда вернусь, он будет стоять на коленях у шкафа, опустив голову, бормоча извинения. Потому что и впрямь не понимает, чего я хочу.
А всё его улыбка. Искренняя, красивая улыбка, которой мне он не улыбается! Человеческая.
Может, и хорошо, что он всего лишь раб, наложник. Человек бы меня ненавидел.
О каких глупостях, демоны меня забери, я думала!..
Когда я вернулась, Ален стоял на коленях у шкафа. Рядом с ним лежали три фолианта - что-то по этикету, что-то с куртуазными песнями, сказками и прочей чушью, и написанный когда-то мной трактат о магических когнитивных процессах.
Старясь сохранить лицо, я прошла к столу, отодвинула переводы, поставила поднос. И, не глядя, позвала:
- Давай ужинать.
А, когда он отнёс к комоду письменные принадлежности и книгу с моей работой, не выдержала и добавила:
- Ну, теперь я точно знаю, что читать на нашем языке ты умеешь.
Улыбка промелькнула почти незаметно, а, я, рассматривая его в вечернем сумраке, подумала, что он наверняка умеет ещё и петь, играть на чём-нибудь и танцевать.
Надо будет приказать. Это должно быть красиво.

***

Я начинала понимать, почему его брали в постель только для услужения. Ночь уже перевалила за середину - я чётко видела луну в окно сквозь щель занавесок балдахина. За середину, за полночь, а я не могла заснуть. Глаза слипались, но стоило их закрыть, тут же перед внутренним взором возникали волнующие картинки непристойного содержания. Я убеждала себя, что влечение и похоть фальшивы, как и неискренняя улыбка, что всё это действие заклинания. Я же бывшая ведьма, я же знаю, как действуют заклинания! Дело принципа, наконец - я ему не сдамся! И на самом деле я не хочу чувствовать его руки, губы у себя на груди, животе, внизу живота...
Я правда не хотела, я даже обряд вспоминала, от этого было мерзко, но заснуть не помогало.
Я возилась из стороны в сторону, твёрдо дав себе слово, что выдержу и отсылать этого инкуба не стану. Пусть лежит рядышком! Пусть я буду чувствовать его тепло. Пусть буду вспоминать вкус губ и запах - сейчас другой, не вербены - персика. Я сильная, я госпожа, и я хочу спать!
Я вконец умаялась, когда луна стала неуклонно заваливаться к горизонту, а звёзды - меркнуть. Улеглась на спину, гипнотизируя узор тускло поблёскивающих золотых линий. Вздрогнула, когда почувствовала руку поперёк моей груди, укрывшую меня покрывалом. Но прежде чем успела разозлиться как следует, услышала тихую-тихую песню - красивым, глубоким голосом на нашем языке. Колыбельную. Кормилица пела мне такую, когда я ещё жила с родителями. Что-то про кошку, мурчащую над котёнком, и ожидающих котёнка неприятностей, от которых она, кошка его обязательно оградит. Песня была длинной, с постоянно повторяющимся рефреном и действовала лучше бесконечных прыгающих через плетень овечек, которых полагается считать.
Я заснула очень быстро - видя над собой приподнявшегося на локтях Алена. Он улыбался, напевая.
В сумраке я не могла понять его улыбку.
И сама улыбалась в ответ.

***

Утром он напевал что-то на южном наречии, пока прислуживал мне с ванной. Похоже, понял, что мне нравится. Всё это очень напоминало то, как успокаивают норовистую лошадь, но дьявол меня забери, мне нравилось! И лишние сравнения ни к чему.
После завтрака мы поехали в лес. Я хотела дать ему вторую лошадь - его прикосновений мне хватило ещё во время купания, мои принципы летели в бездну, безумно хотелось приказать ему отдаться мне прямо здесь и сейчас - хоть во дворе, перед прислугой. Но мысли, кроме радостного предвкушения и возбуждения, вызывали испуг, и я боялась, что дойди до дела, и я снова превращусь в рыдающую психическую развалину - перед ним. Какая я потом госпожа?
От идеи с лошадью всё-таки пришлось отказаться: оказалось, он не умеет ездить верхом. Меня это поразило до глубины души - у нас даже крестьяне умеют. Но вообще-то, зачем верховая езда наложнику? Пришлось ехать вместе - хотя я и соскочила на землю, когда пересекли луг. Дальше - шагом, Ален - в седле, я веду Снежинку под уздцы. Ему я спешиться не позволила - во-первых, тогда пришлось бы идти рядом, ещё и время от времени его поддерживая - лес, ветки, а южанин непривычный. Во-вторых, после дождя - грязь и сырость, так с Аленом не сочетающаяся.
Хм, и откуда во мне задатки эстета?
Шуршали ветки, скрипели недовольно под ногами. Постукивали сучьями деревья, пошатываясь на ветру. Ветер гнал по небу стаи облаков. И полное, сокрушительно молчание звенело в ушах.
Из-за этого, или из-за вида Алена - действительно красивого, лес безумно ему шёл - я не выдержала:
- Ты похож на лесного принца фэйри.
Вряд ли для него это несло хоть какой-то смысл. Откуда южанину знать про фэйри?
- Благодарю, госпожа, - я фыркнула, отворачиваясь, а он неожиданно продолжил. - Но разве лесной принц ездил верхом на лошади?
Я ошеломлённо обернулась.
- Возможно, я неправильно понял эту часть истории, - добавил Ален, склонив голову.
Ах ну да, книга о мифах вчера вечером...
Я хмыкнула и промолчала.
Ещё пара минут молчания, потом тихое, не громче шелеста ветра:
- Госпожа, позвольте мне спросить.
Я быстро глянула на него, вскинув брови.
- Почему, - начал он, сочтя это, очевидно, за приглашение, - вы не разрешаете себя касаться, но держите меня при себе?
Я споткнулась. Пряча пылающее лицо, отвернулась.
- Ты забываешься, раб. Как ты смеешь?..
- Мне показалось, что вам не нравится молчание, - спокойно ответил он. - И мне бы хотелось понять, что делает мою госпожу счастливой.
Я глубоко вздохнула - после дождя воздух в лесу был изумительный, но вот с комарами не справлялся даже специальный амулет.
Глянув на расчистившееся небо, я хрипло приказала:
- Едем домой.

***

Он был прав: мне не нравилось молчание. Но разговаривать с рабом? Куда ни шло - судачить с прислугой, они хотя бы люди. С ними и впрямь можно поболтать - я, например, часто пила с ними вечерний чай в комнате экономки. Ну а что - вместе же живём. Я им плачу, конечно, но лучше же, если любят не из-за денег.
А вот раб... Глупо разговаривать с красивой вазой, даже если она чудесна, ласкает глаз и дарит эстетическое удовольствие. Глупо ждать от неё ответа.
Я пыталась сосредоточиться на переводах, нет-нет да поглядывая на красивого мальчика, склонившегося над книгой с нашими мифами.
Может, когда я всё-таки с ним пересплю, это странное томление исчезнет? Раз, второй, третий... Я возьму себя в руки, я буду смелой, я не буду передёргиваться от его рук и губ, ненароком вспоминая, как это уже было, и как моё тело мне не подчинялось. И что сейчас ситуация сильно напоминают ту - похоть и страсть тоже наверняка не мои, а заклинания - ничуть делу не помогало.
На ночь я всё-таки выгнала его в гостевые покои. Ну его, если снова есть перестанет, мне мои нервы дорожи. Выносить его присутствие рядом я больше не могла.
Муха, голодная муха на варенье.
Ален ушёл молча - конечно, с поклоном, но молча. Без жалоб и мольб - хорошо, я бы сорвалась.
Хуже всего, что мне это совершенно не помогло. Я так же валялась на кровати, и теперь некому было петь мне успокоительную колыбельную. И ведь должен же "ледяной" щит действовать, а похоть должна была убраться вместе с мальчишкой в гостевые покои.
За полночь я, как дура, не выдержала, свалилась с кровати, зажгла свечу и сходила, забрала его обратно.
По-моему, в уголках его губ играла улыбка. Не знаю, я старалась не смотреть. И вообще пыталась до него не дотрагиваться.
А заставила его петь колыбельную. И заснула снова, как убитая - прижимаясь к его боку, положив голову на плечо, как любовнику. Рабу! Ужас.
Свихнулась я после обряда, что ли? Вещи олицетворяю.
На следующее утро после завтрака в лесу мы разговаривали. Точнее я заставила его пересказывать мне, что он там прочитал в своей книжке. У него был приятный голос, он успокаивал. Я чувствовала себя почти как в детстве, когда няня - тоже во время лесных прогулок - пугала меня сказками про лесного короля, возжелавшего красивого мальчика. И король не был бы королём, если бы не забрал ребёнка, когда тот скакал с отцом через лес. "Дитя, я пленился твоей красотой. Неволей иль волей, а будешь ты мой". В интерпретации няни ребёнком была, правда, девочка.
О чём я Алену и рассказала - закинув руку за голову и глядя на бегущие по небу облака. А потом - не иначе как под впечатлением легенды - поинтересовалась, а какие сказки он слушал в детстве.
Повисла пауза, во время которой я осознала, какую глупость сморозила, но не придумала, как её исправить. Госпожа не должна интересоваться детством раба. Какое, демон его забери, детство у вазы?
- На юге, госпожа, - тщательно подбирая слова, произнёс Ален, опустив взгляд, - верят в джинов, но не в фэйри, как здесь. Джины приходят к тем, кто ведёт себя... неподабающе.
Я приподнялась на локте, вглядываясь в его лицо.
- Тогда, полагаю, ты знаком с парочкой.
Теперь я совершенно точно видела улыбку - во взгляде так уж точно. Живую, настоящую.
- Это должно быть так же верно и для вас, моя госпожа, учитывая, что ваши фэйри любят красивых девушек.
Я отвернулась, чтобы он не видел, как запылали щёки. Он правда считает меня привлекательной. Меня? С роду не слыла красавицей!
Или это такая тонкая шпилька? Ну, конечно, шпилька!
- Ведьм они не очень любят, - проворчала я, обрывая травинки. - И не забывайся.
Он покорно склонил голову и, спустя минуту тишины, негромко поинтересовался:
- Госпожа не желает послушать о рыцаре-фэйри и лесной королеве?
Госпоже было плевать.
Но его голос и правда успокаивал.
Ночью я пила снотворное и спала как сурок. Убедила себя, что нервишки пошаливают.
Да-да, пошаливают. Как у собаки на сене - себе да и другим покоя не даю. Хотя, какой у вазы покой? Правда, на Лию я тоже накричала - она, как мне показалась, громко разговаривала с моим немногословным рабом. Потом пришлось извиниться - перед экономкой, конечно, не рабом.
И неприятно-то как - в руках себя держать не могу. Не открытие, конечно, не неприятно, неприятно!..

***

А на следящий день ко мне заявились посетители. Точнее, посетитель. Уже после прогулки по лесу я, подъезжая к дому, заметила чужих всадников и хохочущих моих кумушек, флиртующих с бравыми солдатами гостя. Я заставила Алена закутаться в плащ, накинуть капюшон, а когда спешились, отослала наложника в мои комнаты.
Заинтересованных взглядов это всё равно избежать не дало.
Посетитель ждал в гостевых покоях, уминая вчерашних зажаренных рябчиков. Я полюбовалась на его застольные манеры, точнее, их отсутствие, некстати вспомнила, как порхали пальцы Алена за столом, и, поморщившись, не стала присоединяться.
Тем более что этот... кабан, заметив меня, вскочил, чуть не свернув стол, растопырил руки-сосиски и заревел на весь дом: "Доченька! Как я рад, как рад!".
- Да, папочка, я тебе тоже безумно счастлива. Чего припёрся? - не церемонясь, поинтересовалась я, уходя от его богатырских объятий.
Папочка улыбнулся до ушей, показав отсутствие двух резцов - выбили на турнирах - и, вернувшись к рябчикам, прочавкал:
- Нужна ты мне, дочка.
У нас в семье - с которой я лет двадцать не общалась, но это неважно - есть замечательная традиция: называть вещи своими именами и говорить правду в глаза. А ещё у нас кабан на гербе, но это тоже мелочи.
Так что обычно мы не церемонились. Папочка в детстве величал меня не иначе, как "эта бледная дрянь", а мама, вздыхая и нанося пятый слой белил, кричала: "Уберите от меня эту чернявку!" - от ежедневных прогулок я была загорелая, а значит, неприлично "чёрная".
В общем, вполне понятно, что, отправившись в академию и зачеркнув последние имена, прилепившиеся к "Виктории", я не слишком по родным горевала.
А ещё у нас в семье наглость - второе счастье. Потому папа ничтоже сумнящеся заявил мне, давясь рябчиком, что, раз я больше не ведьма, а значит, снова Виктория-Матильда-Иоанна-Вероника-Констанция Алевсийская, то просто обязана оказать поддержку одному хорошему человеку, которому ну очень не нравятся последние королевские реформы по роспуску парламента.
Я догадывалась, что это за человек, за которого мой папочка так радеет. И, прямо, по-семейному, сообщила, что не пошёл бы он вместе с папой в... и... туда тоже, и если ещё раз с этим бредом ко мне явиться посмеют, я всё королю расскажу.
Папа вскипел. Он бросил рябчиков, заорал на весь дом: "Ах ты, бледная дрянь!" и попытался меня придушить, впечатав в стенку. За что закономерно получил амулетом в глаз - да, я, закончивший академию магии параноик, без амулетов даже спать не ложусь. Этому нас в академии и научили.
В общем, следующие полчаса мы гоняли друг друга по дому, крича, как умалишённые. Уезжая, папа орал, что, когда в следующий раз приедет, я должна передумать, иначе это я пойду в... и... туда тоже. А я визжала ему вслед, что если ещё раз припрётся, я его прямой дорогой в... отправлю. А в... "туда тоже" пусть сам добирается.
Милая семейная встреча спустя двадцать лет разлуки.
Я попинала дверь, выдохнула, и, матерясь, полетела в свою спальню. Там дверь меня тоже невзлюбила, попытавшись заехать по лбу. Её я тоже пнула, кажется, что-то отбила, и, рыча, как простолюдин на боях без правил, вылетела на середину комнаты, уставившись на замершего у окна раба.
Вид у меня наверняка был тот ещё - всклоченная (папа всегда любил руки распускать), красная - только что землю копытом не рою. Но не далеко ушла. Ужас, в общем.
И я бы поняла, если бы мальчишка испугался. Учитывая начало нашего знакомства - поняла бы. Но то, что он сделал, всё равно повергло меня в полнейшее изумление.
Быстро глянув на меня, Ален медленно встал и, не поднимая головы, подал мне хлыст - новенький, который я после того, измочаленного, заказала. Я непонимающе вытаращилась, а Ален, вложив хлыст мне в руки, принялся раздеваться - неторопливо, но, как обычно, очень красиво. Я завороженно наблюдала. И только когда он повернулся спиной, недоумённо поинтересовалась:
- Зачем?
Он обернулся и со спокойной улыбкой, почтительно не поднимая взгляд, ответил:
- Вам же это нравится, госпожа, - и добавил. - Я живу, чтобы приносить вам счастье.
- По-твоему, - прохрипела я, теребя хлыст, - это принесёт мне счастье?
Он быстро взглянул на меня из-под золотистой чёлки.
- Я ошибся, моя госпожа? Тогда, прошу, скажите, что мне сделать...
И осёкся, когда я, отшвырнув хлыст, застонав, отскочила к стене. Нравится? Значит, мне это нравится, да? Да?!
Я остервенело билась головой о стену - с каждым разом всё сильнее, до крови кусая губы. Кем я стала?! Во что превратилась после обряда? Что, что со мной такое?!
Голову я себе вряд ли бы разбила, но сотрясение наверняка бы заработала (я старалась), если бы меня от стены не оттащили. И не обняли.
В воздухе одуряюще пахло лаймом и мятой...
"Моя госпожа, моя прекрасная госпожа, - шептал он, покрывая мою шею и грудь поцелуями, раздевая, прижимая меня к себе, - делайте со мной, что хотите, я ваш, я только ваш, я живу ради вашего счастья, моя прекрасная госпожа". Я дрожала от его прикосновений, не в силах заставить его остановиться. И слышала непроизнесённое: "Не бойся. Я не обижу. Я не причиню вреда. Я сделаю для тебя всё. Только не бойся". И я ответила на поцелуй, и не убрала его руку.
Иногда быть уязвимой это, оказывается, очень приятно.
Я смотрела ему в глаза, не отрываясь, и держалась за него, как утопающий. И мне было не важно, раб он, наложник, и фальшивое ли это возбуждение. Не могло оно быть фальшивкой, я бывшая ведьма, я же знаю. Так любят, а не... Так любят.
В тот момент он был для меня человеком, любовником, которому я смогла довериться.
Как он сделал это со мной?

***

Я ошибалась: после ночи с ним лучше не стало. Хуже - намного. Может, если бы это было не так... нежно. Не так... Не так. Но разве можно с ним грубо? Я с содроганием вспоминала, как могла срываться на нём поначалу. Как я могла ничего не чувствовать? То, что он дарил мне, было действительно бесценно.
А хуже всего, я больше не могла думать о нём, как о невольнике, хотя он не переставал им быть.
Воздушные замки ещё никого до добра не доводили.
В постели он, конечно, превосходил меня во всём. Но я тоже старалась доставить ему удовольствие. Мне это нравилось. Мне это очень, очень нравилось - видеть изумление в его глазах, видеть его улыбку, почти искреннюю, но уже неважно. Знать, что он счастлив.
"Я живу ради вашего счастья, госпожа". Ха, ха, ха.
И мы теперь разговаривали - с ним оказалось приятно поговорить, и не только о мифах. Мальчик неплохо разбирался в истории. И задавал вопросы - "мне показалась, госпожа, вам это нравится". Госпожа превращалась в податливую глину в руках гончара под его взглядом. Мне это нравилось...
Я катилась в пропасть, и некому было меня остановить.
Иногда я невзначай задавалась вопросом: всеми ли господами он раньше так манипулировал, мой золотой мальчик? Умный, а он был умным, наверняка быстро осознал, что его проклятье несёт в себе силу и для него. И счастливый хозяин, получивший не только податливую красивую куклу, способен дать ему многое...
Я обрывала себя: раб не способен был додуматься до такого. А он был рабом.
На самом деле мне просто не хотелось думать, что он мной играет. Очень умно - понять, что взбесившаяся хозяйка лукавила с угрозами отправить его в школу, заставить её почувствовать привязанность, понять её страхи, сыграть на них.
Играл же. Играл.
Однажды во время лесной прогулки я поймала себя на том, что рассказываю ему базовые принципы ментальных заклинаний. Тема, за которую наш справедливый король Ричард мог бы приказать вырвать мне язык, если бы кто донёс.
Повисла пауза. Ален, идя бок о бок со мной, недоумённо глянул на меня. А у меня вырвалось:
- А ты бы хотел избавиться от своего проклятья?
Светло-серые глаза лесного принца сощурились.
- Госпожа мной недовольна и хочет, чтобы я умер? - и поднял руку, на которой тоненькими алыми линями виднелся знак того, давнего заклинания от мыслей о суициде.
Я с усмешкой покачала головой.
- Нет, не это. Проклятье похоти, или как оно в действительности называется? То, что заставляет всех испытывать к тебе влечение. От него ты хотел бы избавиться?
Он опустил взгляд, и я сжала поводья, чувствуя внезапное раздражение.
Смотри на меня!
- Ни в коем случае. Иначе госпожа может отказаться от меня, - сказал он наконец.
- Отказаться? - опешила я. - Почему?
- Я вряд ли буду нужен вам, госпожа, если вы не будете меня хотеть.
Я удивлённо подняла брови.
- Ты думаешь, без заклятья тебя нельзя любить? Ты так красив и искусен - у тебя бездна достоинств. Без проклятья ты бы остался совершенным.., - рабом. Я осеклась, так и не сказав это.
А он вдруг серьёзно посмотрел на меня и покачал головой.
- Вы сейчас так говорите, госпожа. Эта магия очень сильная, без неё я - ничто.
Я рванула поводья, и Снежинка недовольно всхрапнула, мотнув головой. В ответ я скормила ей припасённое с завтрака яблоко - в качестве маленького извинения. И только потом, повернувшись к следящему за мной Алену, сказала:
- Никогда не рассуждай о том, чего не понимаешь. Заклятье создаёт видимость. Иллюзию. Пустоту за ней ты не скроешь ничем. Поэтому в твоей школе тебя наверняка учили и языкам, и танцам, и умным речам. Так?
- Да, госпожа, - кивнул он. - Но кто разглядит пустоту за красивой иллюзией?
- Любой маг разглядит! - отрезала я. - Нас этому учат - определят неискренность и фальшь.
Он опустил голову и дальше мы шли молча.
Лишь спустя время я поняла, что он имел в виду не "кто отличит", а "кто захочет отличить".
Я вот не хотела. Я строила свой воздушный замок, давая его иллюзии силу. Зачем? Мне так хотелось. И ещё - в моей жизни после обряда больше не было смысла. Он был всё время - я росла как маг, я шла к светлому богатому, великому будущему, по головам иногда шла. А после бенефиса, когда мечта исполнилась, когда я стала самой известной, самой почитаемой, самой популярной, жизнь потеряла смысл.
Красивый мальчик с серьёзным взглядом и фальшивой улыбкой как-то наполнял её. Рядом со мной давно, лет десять не было никого, в кого можно было бы влюбиться - мы, маги, вообще, одиночки. И вот...
Но влюбиться в раба? Как я могла так низко пасть. Как я могла - после всего - так рьяно строить этот воздушный замок?
Мои дни и ночи заполнялись им. Я стала интересоваться южным языком, я рассказывала ему о своих научных изысканиях. Я, наконец, смотрела на него - как он ест, как читает, как спит... Иногда это доставляло такое же наслаждение, как наши с ним ночи.
И нет, это не было действием заклятья. Уж это я понимало. Это было результатом моей собственной дурости.
Демоны и бездна, ему же всего шестнадцать, я чуть не в матери ему гожусь!
Однажды в разговоре с Аврелием я даже поинтересовалась - вскользь, иначе нельзя - а как снимается проклятье Алена. Он тоже сначала подумал про то, суицидальное. "Всё-таки хочешь избавиться от мальчишки?" А когда понял, что я про сексуальное влечение, помрачнел, оглядел меня и попытался разорвать связь. У меня хватало амулетов, я его остановила. Якобы научный интерес, ну так интересно, такой материал для исследования под боком, а где в книгах ничего про это нет. В наших книгах и впрямь ничего не было, это южные маги об этом писали. Аврелий всё равно долго уламывался, и я не могла точно сказать, поверил он мне или нет - хотя даже я поверила в научность своего "интереса".
Оказалось, южные маги перестраховались, как могли. Хозяин наложника вроде Алена должен был нарисовать заковыристый символ своей кровью на лбу раба, причём в момент собственной смерти. Точнее, за мгновение до неё.
Я изумилась: "И что, кто-то на такое соглашался?". Аврелий, чуть успокоенный моим вопросом, хмыкнул, глядя на меня у пор: "Да находились идиоты".
Умирать я не планировала, это была слишком большая цена даже для Алена, которой он наверняка не стоил. Мой воздушный же замок мог существовать только при мне живой. Так что да, научный интерес.

***

Насчёт предложения отца я, кстати, наябедничала почти сразу - на следующий же день. Совсем не понравилось папочкино обещание вернуться. Я связалась с королевским магом, расспросив перед этим Аврелия, и передала новость королю. Меня пообещали охранять, но незаметно, и солдат прислали. Я лично съездила к ним на заставу, чтобы точно знать, что в поездках в лес с Аленом мы с ними не столкнёмся. Взамен Его Величество попросил передать, что ему моя поддержка тоже не помешает, и если я разок пообщаюсь с народом от его лица, он будет весьма признателен.
Мой статус героини и спасительницы никому покоя не давал, я это понимала. Но идея кого-то поддерживать не сильно прельщала. Мне, правда, после всего хотелось покоя. И власть предаваться иллюзии.
Конечно, мне не дали.
На этот раз папочка подстраховался и явился вместе с тем "хорошим человеком". А заодно и с армией - своей и "человека". Хорошей такой, большой армией. Они быстренько заняли соседние городки и деревушки, перебили королевских солдат, - в общем, начали форменное восстание, в котором я участвовать не желала. Но когда ты не ведьма, а у твоего папы армия... папа тебя не спрашивает.
"Человек" был герцогом Винесским, дальним родственником короля, богатым землевладельцем и кредитором короны. Разговор у него со мной был короткий - или помогаю, или... "или" мне не должно было понравиться, хотя я понимала, что нужна им живой. В итоге меня заперли в собственной же спальне - думать. Я металась от окна (под которым стояли солдаты) к двери, крича, что по ним плаха плачет, и я во всём этом не участвую, чтобы хоть как-то скрыть собственное волнение об Алене, которому приказал спрятаться в подвале. Уж наверняка герцог с папочкой о нём знали - королевский всё-таки подарок - и искали. И наверняка в первую очередь в подвале. Да, там самая прочная дверь, но пара-тройка человек её, если понадобится, вынесут. И что станет с моим наложником, и насколько он потом будет моим, я прекрасно осознавала.
Для усмирения меня - или для уговоров? - ко мне прислали папу. Или он сам пришёл - у нас очень нежные отношения в семье. Утешить решил. Для начала он проверил, нет ли у меня амулетов, снял - получив пару раз в глаз, но снял. Косвенную помощь ему оказывали держащие меня солдаты, пришедшие явно для моральной поддержки. Потом солдат отослали, меня связали и начали утешать. Или уговаривать. С криками про "бледную дрянь" и кулаками. Хорошие папочки кулаки...
Я шипела и плевалась, понимая, что лишь раззадориваю его. Но не могла иначе - лежать на полу просто так и терпеть молча было и страшно, и унизительно. Это Ален мог. Я - нет.
Папа старался, но удивительно недолго. Только-только войдя во вкус и дойдя до жизненно важных и болезненных точек, он почему-то осел на пол, хрипя и кашляя кровью.
Я, шипя от боли, вывернулась - глянуть, что происходит, заранее ни к чему хорошему не готовясь. И встретилась взглядом со спокойным, как их южные змеи, Аленом.

***

Он держал в руке окровавленный кинжал. Второй торчал у папы в спине. Ален спокойно его вытащил и под моим изумлённым взглядом так же спокойно разрезал верёвки, помог встать. У него даже руки не дрожали - хотя за дверью подозрительно шумели, а спустя минуты три - начали колотить.
- Госпожа, - Ален посмотрел на меня, заставив оторвать взгляд от его кинжалов. - Пожалуйста. Приказывайте.
Э...
- Госпожа, - он оглянулся на дверь, и я впервые увидела в его глазах волнение. - Пожалуйста.
Э-э-э...
Дверь загудела, и мой раб, не дожидаясь приказа, дёрнул меня за руку - к окну.
Он волшебно обращался с клинками - я только завороженно смотреть и могла. И ещё вспоминать, как легко он разрезал мясо на пикнике, и как спокойно я дала ему нож... Уж конечно, в школе его такому не учили.
У конюшни - у которой мы оказались в рекордные сроки - я отмерла. Снежинка - хорошая моя девочка, вылетела очень быстро (её наверняка даже в денник после лесной прогулки отвести не успели, не то что прибрать). И чудесно - я вскочила в седло, помогла Алену, забравшегося позади, и рванула что есть мочи в лес, переходя в галоп.
На лугу нас чуть не догнали, даже пара стрел просвистела - уж точно не в меня целились, лошадь хотели прикончить. Но Снежинка умная девочка, даже шаг не сбавила. А в лесу мы быстро оторвались. Лес я знала лучше, чем они. Но всё равно скакала, пока Снежинка не начала хрипло, рвано дышать и не покрылась едкой пеной. Пришлось спешиться, тем более погони я давно не слышала, да и плутала, как могла, стараясь не пользоваться амулетами. Чародей герцога мог легко их отследить. Его не было, когда мы сбежали, но это значило лишь, что тогда он с герцогом не приехал. Вряд ли Его Светлость не обзавелся помощью магов.
Я спешилась и принялась водить Снежинку по кругу, размышляя, куда ехать, когда Ален, вместо того чтобы присоединиться ко мне, вывалился из седла.
Я подтолкнула Снежинку, и бросилась к мальчику. Без сознания, весь бок у него в крови, стрела - там же и сломанные пара рёбер. Как он мог сражаться в таком состоянии?
Как я могла думать, что он легко выбрался из подвала - без единой царапины.
Я подручными материалами я его перевязала. Тормошила, хлопала по щекам, но если в себя он и приходил, то глаза были мутные. Или закатывались.
Мы снова скакали через лес - я гнала Снежинку к Аврелию, согласившись потратить на амулет-портал, хоть его и легко отследить. Во-первых, там я бы была под защитой, во-вторых, главный королевский целитель смог бы вытащить моего мальчика.
Ален лежал на мне, я держала его, не давая упасть и, забывшись, шептала, уговаривала потерпеть ещё чуть-чуть, ещё немного. Черные тени деревьев мелькали пред глазами, цеплялись, стремились задержать. Замерший в ночной тишине лес тянулся к моему лесному принцу живой иллюстрацией баллады. "Родимый, лесной царь нас хочет догнать; уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать".
"Не отдам, - шептала я, подгоняя коня. - Никому, никому не отдам!"
Ален безвольно мотался в седле, и я гнала Снежнику, сквозь слёзы уже не видя дороги.
Доехали мы чудом - и туда, куда нужно (ещё большее чудо). Я сама чуть не вывалилась из седла от изнеможения, когда услышала встревоженный голос Аврелия.
- Виктория! Что случилось?!
Аврелий говорил потом, что я шептала что-то про лесного короля - явно в бреду - и что он с трудом заставил меня отцепиться от еле живого Алена.

***

Аврелий уговаривал меня остаться под защитой короля. Видя так и не пришедшего в себя Алена в постели, я склонна была согласиться. Но этот самый король явился ко мне день спустя и потребовал присоединиться к его армии против герцога - живым знаменем. Я согласилась, и вечером же засобиралась - как по мне, так легче было договориться с герцогом, чтобы оставил меня в покое, чем с королём, тем более, что папочка наверняка уже мёртв. Можно было хотя бы попытаться. Убивать меня никто бы из них не стал, так что я чувствовала себя в относительной безопасности. А безрассудства мне и раньше было не занимать.
Как обычно я себя переоценила.
Аврелий назвал меня дурой, но обещал присмотреть за Аленом и ни в коем случае его не трогать. Аврелию я верила, и собиралась остаться живой и вернуться. К тому же, там, в нынешних владениях герцога остался мой дом и - что куда важнее - мои вещи. Не все из них я готова была бросить. Для этого я всё ещё была слишком ведьма.
Мне хочется думать именно так, а не то, что герцогский маг повесил на меня заклинание, заставившее меня вернуться. Хотя, положа руку на сердце, так наверняка и было.
У герцога меня, конечно же, ждали одни неприятности. Например, папочка всё-таки выжил. И горел праведной местью. Герцог, естественно, не собирался меня отпускать, желая сделать из меня знамя лучше королевского.
В первый же день, когда я отказалась, меня отдали их магу. Хорошо, что до этого мы друг друга не знали. Плохо, что без амулетов я уже не так чудесно сопротивлялась, как раньше.
В общем, жизнь была превосходна и замечательна.
Ещё краше она стала три дня спустя, когда мы должны были вот-вот двинуться навстречу королевской армии. Меня почти уговорили ехать рядом с герцогом и даже научили, что нужно сказать.
Не сомневаюсь, что и до этого о моём участии на стороне герцога трезвонили везде, где можно. Уж больно много молодых магов со взором горящим появилось в рядах Его Светлости.
Но совсем мне похорошело вечером третьего дня, когда я случайно (ну да, конечно!) увидела рядом с герцогом Алена. Точнее, на коленях у герцога, и целующим этого самого герцога.
- Ну как? - поинтересовался герцогский маг, любуясь потом на мою вытянувшуюся физиономию. - Твой мальчишка? Он сегодня приехал. Пришёл к нашему повелителю, они закрылись... ну а дальше ты наверняка, сама знаешь. Хорош он, да, в постели? Хотя такие всегда хороши.
- Да, - кивнула я, набрасывая ему на шею золотой шнур от балдахина. - Очень.
По иронии, мы были в гостевых покоях. Тех самых. По счастью - совершенно одни. И маг был пожилой сволочью, у которой не было сил справиться с отчаявшейся девицей. И не обезопасился заклинанием. Глупая смерть, донельзя. Но от меня уже не ждали подобных подвигов. Да и зачем? Сбежать я бы всё равно не смогла, а у герцога были другие маги.
Прокрутив это в голове - но по большей части в который раз вспомнив порозовевшего красавца-наложника, стонущего от прикосновений борова, метящего в короли - я взяла колбу с рабочего стола мёртвого мага. Смешала парочку ингредиентов и выпила. Медленная и не очень приятная смерть была мне гарантирована.
И я уселась её ждать на кровать, гипнотизируя дверь - как некогда, наверное, делал Ален - и хихикая от начинающейся истерики.
Моя жизнь в очередной сыграла со мной злую шутку, и мне этого хватило.
Надоело. Просто надоело.
В дверь царапали, потом стучали, потом колотили. Потом замерли, снова стали царапать. А, когда меня настигла долгожданная слабость, всё-таки открыли.
Кажется, сначала это были стражники. А потом совершенно точно Ален, попытавшийся меня поднять. Снаружи ещё почему-то было странно шумно - удивительно, может, это у меня в ушах шумело?
Ален быстро обнаружил рядом со мной пустую колбу, понюхал, и его глаза расширились.
Я смотрела на него, как он меня тормошит, как зовёт приглушённым шёпотом, и думала, что не может это быть правдой. Просто очередная иллюзия, и мой воздушный замок в последний момент устроил для меня шикарное представление.
Ведь правда же - зачем наложнику умирающая госпожа? Перстни поснимать? У меня их и не было. И уж тем более, зачем ему звать меня по имени (!) и просить не умирать (!!). Я точно бредила. Совершенно точно.
И, чтобы отыграть до конца, с трудом подняла кинжал - кажется, Ален бросил его, пока меня тормошил. Подняла, царапнула палец и с усилием провела им по лбу замершего наложника.
- Госпожа, что вы делаете?
Я улыбнулась и шепнула:
- Отпускаю тебя.
И добавила - очень тихое, совсем не слышное за тем потоком наших и южных слов, которых он на меня обрушил:
- Пожалуйста, прости меня.
Глаза перестали видеть, я в последний раз вдохнула.
Грейпфрут и сандал.

***

Загробная жизнь оказалась полна сумрака, пляшущих, словно от свечи теней и образа красивого юноши в ореоле света.
Я поглядела в его расширенные серые глаза и хрипло выдохнула:
- И тут ты.
Глаза вспыхнули и исчезли - юноша отвернулся, комкая складки зелёной с золотой строчкой туники. Потом снова покосился на меня - с каким-то донельзя странным выражением.
Я облизала пересохшие губы и хрипло пробормотала:
- Да когда ж я от тебя избавлюсь!
Он вздрогнул, точно я его снова плетью огрела. Выпрямился неестественно, на губах заиграла фальшивая улыбка.
И попытался уйти.
Я поймала его за руку, притянула к себе, удивляясь реальности моего бреда.
Его глаза горели отчаянием, а губы шептали:
- Не надо. Пожалуйста, не надо. Дайте мне уйти. Пожалуйста, дайте мне уйти!
Я заставила его почти лечь на меня - он не сопротивлялся. Хорошо, я была слаба, как ребёнок. И выдохнула в его рот:
- Нет. Никогда, - а потом, забрав поцелуй, шепнула, уверенная, что всё это предсмертный бред. - Не уходи.
Он сам прильнул ко мне, и я стёрла его фальшивую улыбку, заставив стонать от удовольствия и дрожать от возбуждения.
Странно, в посмертии он не был таким решительным, как в жизни.
И пах бергамотом...
А после, когда я в бессилии упала рядом с ним, он плакал, кусая губы. Слёзы тихо текли по щекам - я, приподнявшись на локте, стёрла их краем покрывала, встревоженно заглядывая в затуманившиеся серые глаза.
- Я не хочу быть вам обузой, госпожа, пожалуйста. А иначе я вам не нужен, я же знаю. Пожалуйста, продайте меня, а ещё лучше - убейте, потому что я сам умру, когда действие вашего заклинания кончится.
Где-то на этом месте я начала потихоньку понимать, что, кажется, это не бред, и я не умерла. И нахожусь в гостях у Аврелия. То, что главный королевский целитель вытащил меня с того света, не удивляло, удивляло, что здесь делает это сероглазое чудо.
- Умрёшь, - голос сорвался, дыхание перехватило. - Почему? Я такая плохая хозяйка? О, ну да, знаю, что плохая...
Он не дал мне продолжить, подался вперёд, закрывая мне рот солёным поцелуем.
- Вы самая лучшая госпожа, которая у меня когда-либо была!
Я облизала губы, не выдержала, провела пальцем по его щеке. Он зажмурился, подался к моей руке.
- Каждый этой говоришь?
Он снова с отчаянием взглянул на меня.
- Пожалуйста, госпожа. Я не хочу другого хозяина!
- У тебя его и не будет, - я села, опираясь о подушку, глядя на него сверху вниз. - Я тебя отпустила. Ты свободен. Всё, нет у тебя больше хозяев.
И, когда его глаза расширились, а губы задрожали, тихо, нерешительно добавила:
- Но, пожалуйста, не оставляй меня.
Он закрыл лицо руками, и я ещё минут десять потратила на то, чтобы его успокоить - хотя у самой сердце стучало у горла.
- Скажите это ещё раз, - хрипло просил он, так и не отнимая руки. - Пожалуйста.
- Не оставляй меня, - вздохнула я. - Ты же и сам это знал. Не мог не видеть. Зачем..?
- Зачем я вам нужен без проклятья? - шептал он, глядя на меня сквозь пальцы. - Кому я нужен без проклятья, я никто, меня нет, нет...
Я обнимала его за вздрагивающие плечи.
- Глупый мальчик, ты совершенен, ты прекрасен, ты умел, талантлив, ты очень, очень молод. И я, кстати, пойму, если уйдёшь, потому что без магии я очень скоро постарею, а ты только расцветаешь...
Он смеялся, целуя мне руки.
- Вы единственная, моя госпожа.
- Виктория, - поправила я, не в силах отнять рук.
- Госпожа, - вздохнул он. - Госпожа. Навсегда. Никогда не прогоняйте меня. Я последую за вами куда угодно. Я сделаю что угодно. Я ваш.
Я заглянула ему в глаза и криво улыбнулась.
- А я твоя.

***

Целебный настой горчил. Я морщилась, но пила - маленькими глотками. Надо бы залпом, но вкус хоть немного отвлекал, я всё ещё не могла рассказывать об обряде равнодушно. А Ален, похоже, единственный, кто не знал - и уж точно не о подробностях, если даже и слышал слухи.
Я закончила - и так сократив насколько возможно. В кубке осталась ещё половина настоя. Я с грустью глянула на него. Даже один глоток - мерзость, гадость.
И почувствовала сахарную тягучесть мёда на губах.
- Так легче, - кивнул Ален, убирая ложечку.
Я улыбнулась сахарными губами, поднимая кубок.
- Я подозревал что-то в этом роде, - спокойно продолжал юноша. - Вы меня боялись, я это видел, с первой минуты. Я только не понимал, зачем тогда меня вам подарили. Очевидно же было, что радость я вам принести не смогу, а как игрушка для битья я слишком дорог. Зачем?
Я вытерла губы.
- А ты спроси нашего безупречного короля, какого лешего он парламент распустил, если знал, что половина магнатов взбунтуется? Честно говоря, за моё с ним десятилетнее общение я ни разу не замечала, чтобы он умел думать хоть о чём-то, кроме пиров, охоты и красивых женщин. Ты, думаю, попадаешь в третью категорию - Его Величество уверен, что все такие же похотливые козлы, как и он.
Ален с улыбкой опустил голову.
- Однако это его солдаты освободили вас, госпожа.
Я удивлённо нахмурилась.
- Когда? - хотя, очевидно, кто же ещё, если не бравый король на белом жеребце - его коронная фишка. Иначе я бы, наверное, всё-таки познакомилась с посмертием.
- Они использовали меня как приманку. Я должен был открыть им ворота, - спокойно продолжал Ален.
Я сощурилась.
- И как ты... Я же ещё не сняла с тебя проклятья тогда. Да и... через сколько рук ты тогда прошёл?
Любой бы дал мне в зубы за такой вопрос, и не посмотрел бы, что женщина, и больная.
Но Ален только покачал головой.
- Моя госпожа путает шлюх и элитных наложников. Ворота открыл сам герцог, по собственному желанию. Поверьте, он очень-очень этого хотел, - добавил юноша и чарующе улыбнулся.
- О, демоны! - шепнула я, понимая. - Ты... всегда..?
- Я раб, госпожа, я должен любить моих хозяев и никогда не ставить их действия под сомнения, дарить им счастье и неземное удовольствие. Но если бы я был всего лишь безмолвной игрушкой, я очень быстро стал бы обыкновенной шлюхой. Я должен быть совершенным и уникальным, чтобы меня любили, только тогда я могу дожить хотя бы до двадцати. Подобные мне очень часто умирают ещё в четырнадцать, когда мы теряем детские черты. У нас на юге не все предпочитают взрослых юношей. Но я хотел жить, и я хотел, чтобы во мне нуждались. С моим проклятьем это было несложно.
- С твоим умом, - поправила я. - Я догадывалась... Ты всеми хозяевами так крутил? Только честно.
- Вами сначала не получалось, - вздохнул он, а в уголках губ мелькнула усмешка. - Вы хотели того, чего я не мог вам дать. Смерть была бы предпочтительнее. Но даже потом... Знаете, госпожа, вы единственная, кто увидел во мне человека. Другим и в голову не приходило требовать от меня принятия решения. А вы сами не очень любите это делать. А если и делаете, то не продумав до конца. Зачем вы согласились на обряд, если он принёс вам столько боли?
Я хмыкнула и закрыла глаза. Рука Алена нашла мою, наши пальцы переплелись.
- Хотела стать великой волшебницей. Войти в историю. Тщеславие.
- Вы вошли, - совершенно серьёзно сказал Ален. - Но к последствиям оказались не готовы, - и, посмотрев на меня, снова улыбнулся. - Простите меня, госпожа, ваш глупый раб опять говорит недозволенное. Но мне показалось, вам это нужно.
Я тихо засмеялась. А потом - тоже тихо - спросила:
- Где ты научился управляться с кинжалами? Кто-то из хозяев?
- Да, - Ален поднял наши сплетённые руки, нежно поцеловал. - Один из моих хозяев был воином. Очень хорошим воином.
- Ты скучаешь? - меня неприятно резанула ревность.
- Нет, госпожа, - не отнимая руки, продолжил Ален. - Он давно спился и погиб в пьяной драке. Он всегда любил выпить. Чрезмерно.
- Не везло тебе с хозяевами, - хмыкнула я.
- Не скажите, - смешинка в серых глазах.
Мы лежали так остаток ночи - пока не явился Аврелий, не прогнал Алена и не высказал мне всё, что он думает о моём недостойном поведении. "Только спроси ещё раз, только спроси меня про ментальные заклинания! Только попробуй! Дура!".
Я смеялась и смотрела через плечо королевского целителя, как встаёт солнце.
Моя душа пела в унисон с ранними птицами.

***

Я уговорила Аврелия изменить мне внешность. Чуть-чуть подправить - ему это было совсем несложно.
"Надеюсь, хоть сейчас ты понимаешь, что делаешь", - вздохнул целитель, отдавая мне вещевую сумку.
Сумку принял Ален. И поклонился, скрестив руки на груди - по южному обычаю.
- Присматривай за ней, - буркнул ему Аврелий, глядя на меня. - А лучше беги от неё, счастья она тебе точно не принесёт.
- И не нужно, господин, - улыбнулся бывший наложник. - Счастье приношу я.
Я не удержалась - чмокнула его в висок, вдохнув свежий аромат чайного дерева.
- Я передам Его Величеству, что ты очень благодарила его перед смертью. За подарок. Он порадуется, - фыркнул Аврелий. - Ну иди уже, Вик. И не забудь сообщить мне, как устроишся. Порошок для каминной связи в синем пузырьке без этикетки. Левый кармашек. Найдёшь.
- Найду, найду, - взбираясь на Снежинку, кивнула я. Подала руку Алену. - И спасибо тебе, Аврелий.
- Везучая ты ведьма, - вздохнул целитель. - Завидую.
- Я уже четыре месяца как не ведьма, - хмыкнула я, удивляясь, почему слова больше не жгут.
- Ведьма, ведьма, - Аврелий отпустил калитку, отворачиваясь. - Такие, как ты - ведьмы по жизни.
Комплимент, наверное.
На самом деле бывшая королевская ведьма Виктория умерла три дня назад. Из неё всё-таки сделали штандарт, закатили пышные похороны, король утирал скупую слезу, толкая пафосную речь. Даже пленный папочка буркнул что-то похвальное. Ему, папе, жизнь, кстати, оставили. Благодаря родственной связи со мной. Несправедливо, а?
Герцог ещё во время ночной стычки погиб, у ворот. Ален отказывался об этом говорить, а я не настаивала.
Мы ехали к границе с востоком - там не я, ни Ален ещё не были. И там полно красивых лесов, где может поселиться травница с младшим братом.
- Не жалеешь? - поинтересовалась я, когда солнце поднялось уже высоко. - Мог бы остаться во дворце, свободный, наверняка получил бы титул, стал бы фаворитом. Деньги, состояние, слава.
Ален усмехнулся, идя рядом со мной. Поймал мою руку.
- Мне это не нужно.
- А что тогда?
Он посмотрел на меня. Потом обвёл взглядом жужжащий пчёлами и стрекочущий кузнечиками луг.
- Свобода.
Я приобняла его и шепнула на ухо:
- А я тогда зачем?
Он повёл плечом.
- Вы первая мне её показали. Вы первая заставили меня её почувствовать. Вы увидели во мне человека, хотя я сам его не видел. Мне перечислять дальше, госпожа?
- Давай, - хмыкнула я. - Мне нравится твой голос.
- Может, я тогда лучше спою? Хотите послушать о лесной королеве?
Я так до конца его и не поняла. На его месте я бы, наверное, осталась во дворце. И уж тем более, не ушла бы со мной.
Нам ещё долго придётся узнавать друг друга.
Что же касается меня, то у меня была теперь цель. Благородней, чем раньше.
Магия ушла, но мои знания никуда не делись. И я хотела найти заклинание, способное заставить видеть в рабах людей.
Ни с кем нельзя поступать так, как поступали с Аленом. Ни с кем.
Далёкая и очень... высокая цель. Но я тщеславно верила, что... кто, если не я?
Ну а мы с Аленом будем жить долго и счастливо... Хотя нет. Чувствуя, наша сказка только начинается. Одна ведьма и один прекрасный принц уже есть.
- Моя госпожа меня совсем не слушает.
- Слушаю, слушаю...
Ален усмехнулся, снял с моего плеча бабочку.
- Она перепутала вас с цветком, госпожа. Но я никому не позволю коснуться вас. Больше никому. Вы только моя госпожа, - и, подкинув, отправил бабочку к ближайшему настоящему цветку.
- Да, - улыбнулась я, замечая, как интересно смешивается запах луга, конского пота и чайного дерева. - Только твоя.

Опубликовано: 06.10.2014 / просмотров: 2191