Бондаж, как много в этом слове. Обездвиженность и зависимость приходит потом. А пока идет настройка друг на друга. Доверие. Предвкушение. Ожидание.

Руки связаны позади его же ремнем из-под брюк. Специальная петля не даст вырваться, чем сильнее он будет трепыхаться, тем туже будет затягиваться ремень. Этому трюку меня научил один мой нижний. По его словам, которые он никогда не бросал на ветер, так связывали фашисты наших партизан и наоборот. Однако Денис и не думал вырываться. С той секунды, как его запястья соприкоснулись с кожей ремня, я увидела завораживающий процесс мгновенного погружения в Тему.
Кого-то включает сказанное слово, кого-то особый тон голоса, кого-то ошейник или пощечина, а Денис моментально включался, будучи связанным. И если до этого он мог позволить себе шутить и упираться то, как только веревка или наручники касались тела, дыхание его сбивалось, глаза покрывала поволока, все тело расслаблялось, и он переносился в особый мир, оставляя двери туда широко распахнутыми, не забывая обо мне. Это целое откровение, и я никогда не забуду те редкие моменты, когда мы были вместе в том мироздании.
Как мало нужно двоим для счастья. Чисто условное место для уединения и ремень. Небольшая уютная машина стояла на парковке около многоквартирного дома. Люди сновали туда-сюда, мы оставили окна приоткрытыми, разложили передние сидения авто. Чистое безумие! Но целых два часа у нас было!
Я дарила прикосновения, дарила боль, я освобождала. Прикосновения ценны ответной реакцией на них. Рука тянется, чтобы погладить. Или же схватить жестко. В любом случае это внимание. А участие любому живому существу приятно. Почему так, ты приносишь боль и освобождаешь, и сам становишься свободным. Свободным ли? Ведь этот кайф приносит зависимость. И вместе с тем, ни с чем несравнимую раскованность. Свободу самовыражения.
Власть! Он связан и потому может все. Он находится в таком состоянии, что не может и не хочет сказать нет. Я творю безобразие и наслаждаюсь этим. Давно мечтала добраться до его сосков. В обычном состоянии он остр на язык и вечно шутит, закрываясь, таким образом, и как ни парадоксально это звучит, становясь уязвимым, не желая признавать, что саб. Сейчас же эти слова легко срываются с губ.
- Ты саб?
- Да…
Сильнее сжимаю сосок.
- Да, госпожа! Я саб!
Денис выгибается, но даже не отодвигается от моих рук. Больно ли ему? Судя по эрекции, которая очень хорошо видна по облегающим джинсам, ему приятно. Это отрадно осознавать. Мало того, что возбуждение в принципе повышает болевой порог, здесь играет роль то, что он уже включился. Он единственный у кого так сильно прослеживается связь между бондажом и покорностью.
- Как интересно за тобой наблюдать.
Выкручиваю уже два соска. Выгибаясь в пояснице, так, что опасаюсь, не переломится ли он, Денис молчит, не отвечает, закатывает глаза, грудь шумно вздымается, как меха.
- У меня такое ощущение, что ты на все согласен.
Смеюсь, мне хорошо, я словно пьяна. Рабу должно быть больно! Боль дисциплинирует.
- Вы, правы, Анна, на все.
Вот дрянь! И откуда нашлись силы дерзить мне! Знает же, что я не терплю, когда мне тыкают. Хитрый, на «ты» он не переходил никогда, а вот эта его Анна меня все равно бесит! Бью наотмашь, насколько позволяет пространство машины. Стараюсь вложить как можно больше силы в удар. Голова раба мотнулась в сторону. Меняю тактику. Невинной пощечиной можно принести приличную боль, если бить несильно, но часто. По одному месту.
Терпит. Сжал зубы и терпит. Вот за что его люблю! Нарочно бросил вызов, забыв добавить слово «госпожа». Но теперь, когда пришло время наказания, терпеливо сносит удары. Его покорность заводит меня не на шутку. Раз уж я добралась до него, то отведу душу! Тренированная рука не знает усталости. Вот он уже стонет, бальзам на мою душу. Энергия бесконечно переливается из одного сосуда в другой. Какое наслаждение…
- Тебе хорошо Денис? А мне очень хорошо! И я не собираюсь останавливаться!
Вижу, что он на изломе сил.
- Но ты можешь попросить, – бросаю ему спасательный круг, – попросишь, как следует, остановлюсь.
Знаю, что гордец, что выбить нужные слова почти невозможно. Но сейчас у меня большой козырь, самый крупный – он связан. Щека красная, весь мокрый от напряжения, судорога исказила это выразительное лицо, но он держится. Вспоминаю про сосок. Начинаю ласкать подушечкой пальца. Сочетание боли и удовольствия обычно дает хороший результат. Это тело не исключение. Губы размыкаются, едва слышу слова, признающие поражение:
- Прощу вас. Пожалуйста. Госпожа. Больше не могу.
- Громче!
- Умоляю! Достаточно. Признаю. Вы госпожа, вам решать!
Я дожимаю его, требуя подтверждения:
- Кто ты такой?
- Я – саб!
- Нет, ты – раб!
- Я саб!
Чувствую, что забью его до потери сознания. Меня злит нежелание признать существующее положение. Приостанавливаю пощечины, ногтями захватываю многострадальный сосок.
- Мы здесь одни. Ты связан. Причем развязаться сам ты не сможешь.
Он пораженно распахивает глаза. Предлагаю:
- Можешь проверить, но учти при каждом твоем движении, захват будет лишь туже.
Дернулся. Проверил. И сократил время. Теперь кровообращение в запястьях оставляет желать лучшего.
- Посмотри мне в глаза!
Ах, как он раньше любил безнаказанно играть в гляделки. Сейчас, во включенном положении он не смеет.
- Смотри! Что же ты?
- Я не могу. Вы же знаете.
- Интересно знать почему?
- Вы – госпожа, а я …раб.
Сказал! Молодец! Преодолел этот ложный рубеж мнимой гордости. Хвалю его. Денис благодарно целует руку, прижимает ее к своему плечу. Ему хочется прикосновений. Жаль, что ситуация не располагает к настоящему бондажу. Через несколько часов у меня самолет. Время неумолимо истекает.
В машину к нам заглядывает удивленная женщина. Ранние сумерки не до конца скрывают наши забавы. Она продолжает идти по своим делам, но постоянно оглядывается. На поводке ведет собаку. Ее взгляд отрезвляет меня. Целую Дениса в нос, треплю его шевелюру вольного художника, он жмурится от удовольствия. Ощущаю его удовлетворение как свое, ведь я чувствую то же самое.
- Наклонись вперед, сниму с тебя ремень. Придется потерпеть. Будет немного больно.
- Спасибо, моя госпожа.
С трудом кожа поддается и петля сползает. Глубокие следы на коже приковывают мое внимание. Особенно от пряжки. Представляю, как же ему было больно и как будет сейчас, когда кровь побежит с новой силой. Хочется поцеловать эти следы. Они плод моей любви. Любви к Теме.
К сожалению, скоро мой самолет. Я не забуду эти моменты никогда. Ни то, как мы бродили по Третьяковской галерее, иногда соприкасаясь руками, ни как сидели в Шоколаднице, вспоминали, как познакомились на просторах инета, разглядывали друг друга, не веря. Как много можно сказать про бондаж, но лучше один раз попробовать.